Герои былых времен - Страница 98

Каким же огромным, величественным и таинственным казался им тогда уэллендорфский храм науки!.. Просторные аудитории, в несколько ярусов, причем верхние так высоко, что лектор за кафедрой кажется совсем маленьким. Хитросплетения коридоров и лестниц – настоящий лабиринт, в котором легко заблудиться и оказаться совсем не там, куда шел. Под высокими сводами их гуляет гулкое эхо, по стенам развешаны портреты великих ученых мужей, они смотрят на тебя с потемневших полотен, и в глазах каждого почему-то явственно читается немой укор. Под их взглядами тебе и вправду становится стыдно за собственную лень и нерадивость, и ты обещаешь себе непременно измениться к лучшему. Загадочный полумрак лабораторий… Это за их тяжелыми дубовыми дверями, украшенными грозными предупреждающими табличками, вершатся самые сокровенные таинства современной науки. Учебные кабинеты – будто нарочно, для большего контраста с окружающим великолепием – совсем маленькие и обшарпанные. Доски так всегда в лиловых разводах, а самого мела никогда нет на месте; стулья преподавателей расшатаны и скрипят, а столы студентов исписаны и исцарапаны всякими глупостями: от магических формул против дурного глаза до любовных признаний, от карикатур на профессоров до крестиков-ноликов…

«Неужели ничего этого больше не будет?!» – думал Хельги, и ужас холодными, липкими лапками сжимал его грозную демоническую сущность.

Не будет зачетов и лекций, опытов, диссертаций и статей. Не будет ленивых студентов, не умеющих отличить серпулы от верметуса, и зачеток их, до неприличия заполненных загадочным духом Халявой. Не будет пыльных библиотечных книг со страницами, вырванными на самом нужном месте, и маленького грустного домового гоблина, угнездившегося среди стеллажей. И вредный мэтр Уайзер больше не скажет, что магистр Ингрем дискредитирует образ высшего демона в глазах студентов. И профессор Донаван больше не пошлет его ловить мокриц и пиявок, причем не каких попало, а непременно природных, магически нейтральных.

Хельги попробовал воззвать к голосу разума. Есть в Староземье и другие университеты, убеждал он себя. Можно будет устроиться туда. Но разум говорил одно, а чувства не желали ему внимать. Те университеты чужие, а этот – свой!

Подменный сын ярла не помнил, когда плакал последний раз в жизни. Было ему пять лет, а может, шесть? Но он ясно чувствовал: окажись путь до университета хоть на сотню шагов длиннее, и он, пожалуй, разревелся бы прямо на улице. К счастью, расстояние было совсем невелико, а войдя внутрь, он кое-как справился с эмоциями. Не мог же грозный и могучий демон-убийца предстать перед мэтром Перегрином в таком постыдно-жалком виде!

Да, именно к нему, преподавателю прикладной и теоретической магии, а вовсе не к собственному научному куратору Донавану направлялся теперь магистр Ингрем! Почему – он и сам не знал.

Перегрина он застал перед дверью в лабораторию, тот шел готовиться к ночному семинару (некоторые магические действия возможны только после захода солнца).

– Профессор! – набравшись решимости, тихо окликнул Хельги.

Тот вздрогнул и обернулся.

– Кто здесь?! – Ох не любил профессор эти ночные семинары!

– Профессор, это я.

Это был магистр Ингрем! Собственной персоной! Что за наваждение?! Перегрин тряхнул головой. Ингрем не исчез. Наоборот, приблизился… Исхудавший, бледный, в совершенно дикой пятнистой куртке, со следами недавно заживших ожогов на лице.

– Боги Великие! Что это с вами, Ингрем?!

Перегрин медленно пятился к дверям лаборатории и смотрел на Хельги так, будто привидение встретил. Бледные щеки демона порозовели от смущения. Ответить буквально на вопрос профессора он не мог и вообще ничего не понимал: в чем дело, почему мэтр магии так разволновался. Но ответа требовали правила приличия – не стоять же бессловесным столбом?

– Простите, профессор… Я только хотел узнать… – Тут голос магистра предательски сорвался. Ах как трудно давались ему эти страшные слова! – Нас совсем исключили, да?

Лицо профессора стало еще более удивленным, хотя казалось бы, куда еще? И повел он себя совершенно неожиданным образом: взял Хельги за подбородок, развернул к свету, пристально вгляделся в лицо, приложил ко лбу холодную ладонь и спросил – причем не в обычной своей резкой манере, а мягко, почти нежно:

– Мальчик мой, скажи честно, ты трезв?!

– Разумеется! – выпалил Хельги. – Я всегда трезв!

– Ладно, – покладисто согласился Перегрин. – Сформулируем иначе: ты здоров? Ты уверен, что не болен?

Хельги испуганно шмыгнул носом. В носу хлюпнуло – сказывался холод подземелья. Но вряд ли простуда была именно той болезнью, о которой спрашивал профессор. Поэтому он с чистой совестью подтвердил:

– Уверен. Абсолютно здоров!

– Хорошо. Значит, это я чего-то не понимаю… Да, я определенно должен это обдумать… Давайте поступим так. Вы прямо сейчас пойдете домой. А завтра утром, перед лекциями… или нет, после лекций постарайтесь заглянуть ко мне. Возможно, я успею что-нибудь сообразить. Договорились?

Совершенно озадаченный, магистр Ингрем кивнул и скромненько удалился. А что ему оставалось?

Но как он ни старался, а заглянуть к профессору на следующий день не сумел. Друзья стремились в дорогу и не желали слышать о промедлении. Уже рано утром они были на пути в Оузу. И ответ на главный вопрос своей жизни Хельги так и не получил.

Наверное, еще никто и никогда не добирался пешком от Уэллендорфа до Оузы так быстро. Они бежали всю дорогу, будто за ними собаки гнались. Хотя утверждать, что расстояние они преодолели именно на своих двоих, – тоже не совсем верно. Несколько раз им удалось проехаться на попутных санях. Край начинал понемногу возрождаться и уже не был таким разоренным и пустынным, как в самые первые послевоенные месяцы.