Герои былых времен - Страница 77

Такова была жизнь на прибрежной полосе шириной в три дня пути, именуемой Приморским Аполидием. Что было дальше, в глубине материка, не знал никто, кроме, может быть, орков. Но они не составляли дорожных карт, не публиковали научных статей или путевых заметок, а потому познания их оставались тайной для широкой общественности.

– Вот и хорошо, что орки вас не опередили, – порадовался Эдуард. – Теперь вы сами сможете написать научную статью. Даже целую книгу. «Флора, фауна, архитектура и лингвистика Внутреннего Аполидия».

Хельги поморщился. От флоры и фауны этих мест больших сенсаций ждать не приходилось. Лично он в качестве объекта для изучения предпочел бы Средневековье.

Первые несколько суток пути пролетели быстро и незаметно.

После мучительного перетаскивания собственного тела по дорогам былых времен Эдуарду казалось, что никогда прежде он не ходил так легко и резво. Дни напролет, почти не останавливаясь на привалы, шли они на север. Скоро обжитые земли с их полями, лугами и оливковыми рощами остались позади. Началась полоса лесов, светлых и ухоженных, населенных существами столь необычными, что Ильза, увидев такого впервые, взвизгнула от изумления. Потому что сверху это был обычный дядька, загорелый, черноволосый и курчавый, но снизу – гнедой жеребец! Меридит называла их кентаврами, Хельги – гибридами и издевательством над природой, а Энка – похотливыми скотами.

Кентавры вели вольный образ жизни на лоне природы, подобно своим неизмененным копытным сородичам. Эдуарду они показались совершенно дикими, он даже засомневался в наличии у них разума. Но Меридит сказала, что кентавры имеют древнюю и высокоразвитую культуру, во многом сходную с эльфийской. Они преуспели во всех искусствах, но особенно славятся своей поэзией, героическими гекзаметрами.

– А что такое гекзаметры? – заинтересовался Рагнар, ему понравилось это звучное слово.

– Стихотворный размер, – пояснила диса и процитировала для наглядности:

В битве жестокой сошлися два славныя войска,
Тучами стрел быстролетных светлое солнце затмили,
Громче чем бранные вопли звенели мечи о доспехи,
Демоны битв пожирали несчастные сущности павших,
Будто голодные волки кровавую делят добычу…

– Хороший стих! – похвалил Рагнар. – Люблю такие! Прямо за душу берет!

– Плохой, – не согласилась с ним Ильза. – Рифмы нет. И вообще, нехорошо, когда громко ругаются, пусть даже и в бою. Некультурно. И незачем об этом в стихе говорить.

– Кто громко ругается? – не поняла Меридит.

– Ну эти, в стихе! Сама же сказала: «бранные вопли…»!

Хельги рассмеялся:

– Да не ругался там никто! Просто выражение такое. – Он старался объяснять доступно, без специальных терминов, но получалось бестолково. – Говорят «поле брани», то есть поле битвы. И с воплями так же. Ты ведь тоже вопишь, когда сражаешься? Вот и они…

– Я не воплю, я визжу!

– Это потому что ты дама. А кто не дамы, те вопят «Ура!» и прочие глупости, разве ты не слышала?

Ильза заупрямилась:

– Слышала. Но стих от этого не лучше. Мне нравится, когда про любовь. И чтобы не гекзаметром, а этим… – Она напрягла память, пытаясь вспомнить, что как-то слышала от Меридит. – Этим… Двуногим ямбом!

Хельги, Энка и Эдуард бессовестно прыснули, эльф тактично спрятал улыбку.

– Двустопным, – со вздохом поправила диса. Она считала, что беседа о поэзии зашла совсем не в то русло.

На чужаков, следующих через их земли, кентавры внимания почти не обращали, лишь изредка провожали ленивыми взглядами. Только один, молодой, с довольно привлекательной верхней частью, подскакал и «лошадиным» (по выражению Эдуарда) голосом спросил, который час. При этом он так выразительно косился на Ильзу, что девушка для себя решила: определение сильфиды, то самое, насчет скотов, соответствует истине как нельзя более точно.

Энка задала встречный вопрос: не знает ли он, что там дальше, на севере? Молодой кентавр изменился в лице. Ответил почти испуганно: «Мы туда не ходим!» – и ускакал прочь.

Его поведение показалось странным, но не насторожило. Настроение оставалось прекрасным. Неловко было сознаваться в этом, хотелось списать на родное время, но факт оставался фактом – отсутствие спесивой амазонки сказывалось наилучшим образом.

Не нужно теперь следить за собой, понижать голос при беседе. Можно было болтать всякую чепуху, не опасаясь показаться глупыми при посторонних. Все сделались оживленными и разговорчивыми, даже Рагнар, который до сих пор чувствовал ответственность за судьбу бывшей дамы сердца.

– Мы веселимся, а она, бедная, осталась одна-одинешенька в чужом времени в совершенно бедственном положении…

– Насчет положения это ты прав, – злорадно кивала сильфида. – Положение у нее – не позавидуешь! И зима уже, кстати, на носу!

Рагнару так и не удалось вызвать у спутников жалость к покинутой амазонке. У них уже имелся опыт путешествия в неприятной компании – в прошлом году с братцем Хельги Улафом. Но тогда их не объединяло общее дело, не требовалось изображать лояльность и сдерживать эмоции.

Теперь, когда амазонки не было рядом, они, эмоции эти, рвались наружу. Первое время едва ли не единственной темой девичьей болтовни было: «Какая Эфиселия дура». И даже Меридит не отставала от боевых подруг.

– Сплетни – типично бабье дело, – укорял ее Орвуд, не потому что на самом деле осуждал, а просто так, из вредности. – Смотри, перевоплотишься в троллиху!

– Да ладно, – отмахивалась та, – обойдется!

Обошлось. Появились новые впечатления, и тема Эфиселии отошла на второй план.